Гарем Бухтияра

[Бухтияр]

С одной стороны, так, а с другой... Что-то же должно быть в человеке неизменно, какой-то стержень.

Тварь, покуда жизнь хватает,
Донести хребет должна,
И невидимым играет
Позвоночником волна.

(Мандельштам)

Вот я например, надеюсь, что никогда не буду нищим с протянутой рукой. Хотя нищим нужно подавать, во имя Алаха...

[Ноэми]

Сила воли и свобода выбора неизменны в человеке. Либо ты свободен в своем выборе и идешь по выбранной тобой дороге жизни, не сетуя и не пеняя, что когда-то поступил так, как подсказывало сердце. Либо ты раб собственных страстей, заблуждений, и чужих идей, не имеющий ушей слышать собственную душу, не имеющий воли узнать себя и быть честным с самим собой.

[Бухтияр]

Ах, милая Ноэми. Современный герой так изломан, во всём сомневается и ... изначально обречён на поражение. Поэтому я и люблю восток. Там добро это добро, зло - зло, глупость - глупость, а мудрость это мудрость. А героя ждёт любовь

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ЛЮБВИ

Всех зовов сладостней любви всевластный зов,
И я одной любви покорствовать готов!

Любовь — михраб ветров, к зениту вознесенных,
И смерть иссушит мир без вод страны влюбленных.

Явись рабом любви, заботы нет иной.
Для доблестных блеснет какой же свет иной?

Все ложь, одна любовь — указ беспрекословный,
И в мире все игра, что вне игры любовной.

Когда бы без любви была душа миров, —
Кого бы зрел живым сей круголетный кров?

Кто стынет без любви, да внемлет укоризне:
Он мертв, хотя б сто крат он был исполнен жизни.

Хоть над любовью, знай, не властна ворожба,
Пред ворожбой любви — душа твоя слаба.

У снеди и у сна одни ослы во власти.
Хоть в кошку, да влюбись. Любой отдайся страсти!

Дерись хоть за нее, ну что ж — достойный гнев!
Ты без любви ничто, хоть ты и мощный лев.

Нет, без любви ничьи не прорастают зерна,
Лишь в доме любящих спокойно и просторно.

Без пламени любви, что все живые чтут,
Не плачут облака и розы не цветут.

И гебры чтут огонь, его живую силу,
Лишь только из любви к полдневному светилу.

Ты сердце не считай властителем души:
Душа души — любовь, найти ее слеши!

Любовь поет кыблу, но помнит и о Лате,
К Каабе льнет, торит в языческой палате.

И в камне — если в нем горит любовный жар —
Сверкнет в добычу нам бесценный гаухар.

И если бы магнит был не исполнен страсти,
Железо привлекать он не был бы во власти.

И если бы весь мир не охватила ярь,
Не мог бы привлекать соломинку янтарь.

Но сколько есть камней, которые не в силах
Привлечь соломинку, — бездушных и застылых.

И в веществах во всех — а можно ли их счесть? — Стремленье страстное к сосредоточью есть.

Огонь вскипит в земле, и вот в минуту ту же
Расколет землю он, чтоб взвихриться снаружи.

И если в воздухе и держится вода.
Все ж пасть в стремлении придет ей череда.

Для тяготения в чем сыщется преграда?
А тяготение назвать любовью надо.

О смертный, разум свой к раздумью призови,
И ты постигнешь: мир воздвигнут на любви.

Когда на небесах любви возникла сила,
Она для бытия нам землю сотворила.

Был в жизни дорог мне любви блаженный пыл, —
И сердце продал я, и душу я купил.

С пожарища любви дым бросил я по странам,
И очи разума задернул я туманом.

Я препоясался, пылая, — и постичь
Любовь сумеет мир, услышавший мой клич.

Не для презренных он! Мой стих о них не тужит. Сладкочитающим, взыскательным он служит.

Вот сказ, но исказит мои стихи писец.
Страшусь: припишет мне свои грехи писец.

(Низами)

[Бухтияр]

По желанию xesh

Коврик из Наина.

[Бухтияр]

Форумчанки! Я после некоторых колебаний, всё таки решился приставить к вам слугу-евнуха, охранника. Его зовут Ибби, он будет вас охранять от всяких непрошенных гостей и выполнять разные поручения. Вот из книжки "Персидские письма", Монтескье:


ПИСЬМО II. Узбек к главному черному евнуху в свой сераль в Испагани

Ты верный страж прекраснейших женщин Персии; тебе я доверил то, что у меня есть самого дорогого на свете; в твоих руках ключи от заветных дверей, которые отворяются только для меня. В то время как ты стережешь это бесконечно любезное моему сердцу сокровище, оно покоится и наслаждается полной безопасностью. Ты охраняешь его в ночной тиши и в дневной сутолоке; твои неустанные заботы поддерживают добродетель, когда она колеблется. Если бы женщины, которых ты стережешь, вздумали нарушить свои обязанности, ты бы отнял у них всякую надежду на это; ты бич порока и столп верности. Ты повелеваешь ими и им повинуешься; ты слепо исполняешь все их желания и столь же беспрекословно подчиняешь их самих законам сераля. Ты гордишься возможностью оказывать им самые унизительные услуги; ты с почтением и страхом подчиняешься их законным распоряжениям; ты служишь им, как раб их рабов. Но когда возникают опасения, что могут пошатнуться законы стыда и скромности, власть возвращается к тебе и ты повелеваешь ими, словно я сам. Помни всегда, из какого ничтожества - когда ты был последним из моих рабов - вывел я тебя, чтобы возвести на эту должность и доверить тебе усладу моего сердца. Соблюдай глубокое смирение перед теми, кто разделяет мою любовь, но в то же время давай им чувствовать их крайнюю зависимость. Доставляй им всевозможные невинные удовольствия; усыпляй их тревогу; забавляй их музыкой, плясками, восхитительными напитками; увещевай их почаще собираться вместе. Если они захотят поехать на дачу, можешь повезти их туда, но прикажи хватать всех мужчин, которые предстанут перед ними по пути. Призывай их к чистоплотности - этому образу душевной чистоты. Говори с ними иногда обо мне. Мне хотелось бы снова увидеть их в том очаровательном месте, которое они украшают собою. Прощай.

Из Тавриза, месяца Сафара 18-го дня, 1711 года

[Ibbi]

ПИСЬМО IX. Первый евнух Ибби в Эрзерум

Ты следуешь за своим господином в его странствиях; ты проезжаешь область за областью и царство за царством; печали бессильны над тобою; каждый миг ты видишь новое; все, что ты наблюдаешь, развлекает тебя, и время бежит для тебя незаметно. Иное дело я; я заперт в отвратительной тюрьме, постоянно окружен одними и теми же предметами и терзаюсь одними и теми же печалями. Я стенаю, удрученный бременем пятидесяти годов, проведенных в заботах и тревогах, и не могу сказать, что в течение моей долгой жизни мне выпал хоть один ясный день и хоть один спокойный миг. Когда мой первый господин возымел жестокое намерение доверить мне своих жен и принудил меня с помощью соблазнов, подкрепленных тысячью угроз, навсегда расстаться с самим собою, я был уже очень утомлен службою на крайне тягостных должностях и рассчитывал, что пожертвую своими страстями ради отдохновения и богатства. Несчастный! Мой удрученный ум являл мне только награду, но не потерю: я надеялся, что освобожусь от волнений любви благодаря тому, что лишусь возможности удовлетворять ее. Увы! Во мне погасили следствие страстей, не затушив их причины, и, вместо того, чтобы избавиться от них, я оказался окруженным предметами, которые беспрестанно их возбуждали. Я поступил в сераль, где все внушало мне сожаление о моей утрате: ежеминутно я ощущал волнение чувств; тысячи природных красот раскрывались предо мною, казалось, только для того, чтобы повергнуть меня в отчаяние. К довершению несчастья у меня перед глазами всегда был счастливец. В эти годы смятения всякий раз, как я сопровождал женщину к ложу моего господина, всякий раз, как я раздевал ее, я возвращался к себе с яростью в сердце и со страшной безнадежностью в душе. Вот как провел я свою жалкую юность. У меня не было наперсников, кроме меня самого, мне приходилось преодолевать тоску и печаль собственными силами. И на тех самых женщин, на которых мне хотелось смотреть с нежностью, я бросал только суровые взоры. Я погиб бы, если бы они разгадали меня. Какой бы только выгоды они не извлекли из этого! Помню, как однажды, сажая женщину в ванну, я почувствовал такое возбуждение, что разум мой помутился и я осмелился коснуться некого страшного места. Придя в себя, я подумал, что настал мой последний день. Однако мне посчастливилось, и я избежал жесточайшего наказания. Но красавица, ставшая свидетельницей моей слабости, очень дорого продала мне свое молчание: я совершенно утратил власть над нею, и она стала вынуждать меня к таким поблажкам, которые тысячи раз подвергали жизнь мою опасности. Наконец, пыл юности угас, теперь я стар и в этом отношении совершенно успокоился; я смотрю на женщин равнодушно и возвращаю им с избытком то презрение и те муки, которым они подвергали меня. Я все время помню, что был рожден, чтобы повелевать ими, и в тех случаях, когда я ими еще повелеваю, мне кажется, что я вновь становлюсь мужчиной. Я ненавижу их с тех пор, как начал взирать на них хладнокровно и как мой разум стал ясно видеть все их слабости. Хотя я охраняю их для другого, сознание, что они должны подчиняться моей воле, доставляет мне тайную радость: когда я подвергаю их всяческим лишениям, мне кажется, будто я делаю Это для себя, и от этого я испытываю косвенное удовлетворение. Я чувствую себя в серале, как в своем маленьком царстве, и это льстит моему самолюбию, а самолюбие - единственная оставшаяся мне страсть. Я с удовольствием вижу, что все держится на мне и что я нужен поминутно. Я охотно принимаю на себя ненависть всех этих женщин: она укрепляет меня на моем посту. Но и я не остаюсь в долгу: они встречают во мне помеху всем своим удовольствиям, даже самым невинным. Я всегда вырастаю перед ними, как непреодолимая преграда; они строят планы, а я их неожиданно расстраиваю. Мое оружие - отказ; я ощетиниваюсь придирками; на устах у меня нет других слов, кроме как о долге, добродетели, стыдливости, скромности. Я привожу их в уныние, беспрестанно твердя им о слабости их пола и о власти их господина. Вслед за тем я начинаю сетовать, что вынужден быть столь суровым, и делаю вид, будто хочу растолковать им, что нет у меня другого побуждения, кроме их же собственной выгоды и моей великой привязанности к ним. Но, конечно, и у меня бывает множество неприятностей, а мстительные женщины все время изощряются, как бы причинить мне еще большие огорчения, чем те, которые я причиняю им. Они умеют наносить страшные удары. Между нами происходит как бы прилив и отлив власти и подчинения. Они постоянно взваливают на меня самые унизительные обязанности; они выражают мне беспримерное презрение и, не считаясь с моей старостью раз по десять поднимают меня ночью из-за малейшей безделицы. На меня беспрестанно сыплются приказания, поручения, обязанности, прихоти; женщины словно нарочно сговариваются задавать мне работу, и их причуды сменяют одна другую. Часто они забавляются тем, что требуют от меня все новых и новых забот; они подучивают людей сообщать мне ложные сведения: то мне говорят, будто подле стен сераля появился какой-то юноша, то, что слышен какой-то шум или что кому-то собираются передать письмо. Все это тревожит меня, а они смеются над моей тревогой; они радуются, когда видят, как я таким образом сам себя мучаю. Иногда они держат меня за дверью и принуждают день и ночь быть прикованным к ней; они ловко притворяются больными, разыгрывают обмороки и страхи; у них нет недостатка в предлогах, чтобы завести меня, куда им угодно. В подобных случаях необходимо слепое повиновение и безграничная снисходительность: отказ в устах такого человека, как я, был бы чем-то неслыханным, и если бы я замешкался в послушании, они были бы вправе меня наказать. Я предпочитаю скорее расстаться с жизнью, дорогой мой Ибби, чем опуститься до такого унижения. Это еще не все; я ни одной минуты не уверен в благосклонности моего господина: так много здесь женщин, близких его сердцу, зато враждебных мне и думающих только о том, как бы погубить меня. Им принадлежат минуты, когда они могут не слушаться меня, минуты, когда им ни в чем не отказывают, минуты, когда я всегда буду неправ. Я провожаю в постель моего господина женщин, рассерженных на меня: и ты думаешь, они действуют в мою пользу и сила на моей стороне? Я всего могу ожидать от их слез, их вздохов, их объятий и даже от их наслаждений: ведь они находятся на месте своего торжества. Их прелести становятся опасными для меня; их услужливость в эту минуту мгновенно стирает все мои прошлые заслуги, и ничто не может мне поручиться за господина, который сам себе больше не принадлежит. Сколько раз случалось мне отходить ко сну, будучи в милости, а поутру вставать в опале! Что сделал я в тот день, когда меня с таким позором гоняли кнутьями по всему сералю? Я оставил одну из жен в объятиях моего господина. Как только он воспламенился, она залилась потоками слез, стала жаловаться на меня, и притом так ловко, что жалобы становились все трогательнее по мере того, как росла пробужденная ею страсть. На что мог я опереться в такую трудную минуту? Я погибал в то время, когда меньше всего этого ожидал; я пал жертвою любовных переговоров и союза, заключенного вздохами. Вот, дорогой Ибби, в каком жестоком положении прожил я всю жизнь. Какой ты счастливец! Твои заботы ограничиваются особой самого Узбека. Тебе легко угождать ему и сохранить его расположение до конца дней твоих.

Из испаганского сераля, в последний день месяца Сафара 1711 года

[Ibbi]

Но это я только в книжке злой А на самом деле я не злой (только для нищего попрошайки - УМНИКА беспощаден ) и обожаю жён и наложниц султана, а так же их приятельниц. Кстати, желающие могут меня пожалеть. Типа бедненький Ибби Да, может кому-то Бухтияр и нравится, а меня он ...



Лиана, и всё таки их высочество очень удручены вашим ответом ни да ни нет. И поэтому, они пока ждут Вашего ответа хотят сделать предложение сразу двум девицам. По ихним законам можно женится сразу на двоих.

Их высочество делают предложение xesh и Элеон Элси

[УМНИК]

да...я нищий. но что об этом сказал несравненный Омар Хайам, светоч мудрости:
..Ты половину хлебца добыл в пищу
тебя согрело нищее жилище
ты раб ничей и господин ничей
воистину, везёт тебе, дружище!

[Ibbi]

Что ж, УМНИК. Ты сам назвал себя нищим. Спасибо тебе нищий за Омара Хаяма и держи своё нищенское подаяние - дирехм, во славу Аллаха

[УМНИК]

о, я куплю себе миску риса, правда, без мяса. благодарю. да вознаградит вас Аллах!

[Pandorra]

Бухтияр, тебе специально обученные гаремные охранники недорого нужны еще? У меня как раз парочка найдется

[Pandorra]

И евнух еще есть. Вот он на работе)))

[Pandorra]

Да, а вот и УМНИК

Умник, мне тебе пока нечего подать, не обижайся

[Бухтияр]

[Ibbi]

Кофе для Pandor'ы



*шёпотом

Pandora, умоляю станцуйте. А то их сиятельство будет думать, что плохо встретили гостью и чем-то обидели, а виноваты как всегда будут слуги...

[Pandorra]

Бухтияр
Pandorra!!! , а подарите нам свой танец и мы обо всём забудем!
Так, и о чем это мы длолжны забыть? Уж не о мешочке ли с серебром за двух охранников и евнуха???
А танцевать в гареме - увольте, пока не готова!
Я хочу просто приходить и продавать или дарить
вам и вашим одалискам и женам всякие штуки.

[Pandorra]

Ibbi
Кофе для Pandor'ы
О, благодарю!

[Бухтияр]

Pandorra
А танцевать в гареме - увольте, пока не готова!

О, нет Pandorra, я не неволю! Я думал так, ни к чему не обязывающий танец

Pandorra
Так, и о чем это мы длолжны забыть? Уж не о мешочке ли с серебром за двух охранников и евнуха???

Помилуй Pandorra, мы же деловые люди !!! Правда у меня э... некоторые затруднения с свободной наличностью, есть только всякая безделица... Право, не знаю цен на охранников и евнухов... Ну вот так, например:

[Pandorra]

Хммм, недурственно... А из чего это?

[Бухтияр]

Это... это белое золото. Ах, Pandorra я совершенно не знаю цен... Знаю только, что менялы, довольно плохо обналичивают золото, говорят нету у них мелочи...

А знаешь, я подумал, чем люди отличаются от обезьян, к нашему тому разговору. У людей есть письменность, благодаря которой, дорогие форумчанки и форумчане мы и общаемся на нашем замечательном форуме